Хожу по дому в валенках,
в окошечки смотрю.
Герани цветик аленький
расцвёл по февралю.
Ах, это чудо чудное, -
ведь подоконник - лёд!
Страдал, страдал простудою,
и вот он! Вот он! Вот!
На ножке выжил хиленькой, -
бывал не напоён.
А, всё ж, - весны будильник он!
Мы с ним перекуём
твой хмурый вид на радостный, -
пускай с утра невмочь,
пускай взбесился градусник
и непроглядна ночь.
Морозов экзекуции
с лица скорей сметай
Смотри в окошко куцее
и о любви мечтай.
***
В ореоле фонарном
снег по небу кометами
пролетает! Гусарно
на плечах эполетами
он ложится искристыми, -
ни стряхнуть, ни сберечь!
На серьгах с аметистами
будто тысячи свеч
зажигаются весело.
Эта ночь для бродяг...
Кружева поразвесили
дерева. Не в напряг
мне лопатой фанерною
снег грести из-под ног!
До чего ж я манерная…
сохрани меня, Бог.
***
- Довольно темнить, - мне отпущено счастье! -
вот мой образок, вот святая вода,
вот мамин браслетик, - смотри на запястье!
Когда же монисто на свадьбу?! Когда?
- Ну, хочешь, - пойдём в магазин за гитарой?
Ну, хочешь, - весь день простою под дождём.
Твой братец с отцом мне твердят: "Вы не пара!”
Ах, Лика, давай до зимы подождём.
- А помнишь, беспечный ездок на дороге
просил обогреться весной у костра?
(Глаза проглядел на меня, - чуть не трогал!)-
У табора снова... не спит до утра…
... Сукна дорогого – сияют виньетки –
отброшен мундир... ( ту любовь не купить!)
“… Ну, вот и последняя в дело монетка, -
целковик к целковику, - чУдная нить!
В отставку… ну, что же, - с пустыми руками,..
со мною Господь… вдруг коса-то на камень?…
... К ногам её милым! Чудить так чудить!”
… Зосима - мой дед по отцу (ещё юный
служил он в Семёновском царском полку)
в Румынии – в сказочном мире подлунном
во время войны (повезло чудаку!)
по страсти диковинной, страсти великой
невесту добыл, - раскрасавицу Лику…
…Звени же монисто моё и ликуй!
***
Не стели мне постель головой на восток,
страшных сказов мне на ночь не сказывай.
С нестерпимою страстью поёт водосток, -
то частушкой, то африкой джазовой.
Ставень настежь родимый! Я к нему притулюсь,
Придышавшись к черёмушным куревам,
станет радость моя, как вразвалочку гусь,
вдоль берёзок шуршащих разгуливать.
Изловлю я в ладошку тугую струю!
Защекочет ладошечку звонкая.
И тогда я ей песню свою запою,
Причитая и весело ойкая!
***
Снег прошёл. Похорошели
Лица у берёз.
Их вчера по голым шеям
Ветер бил до слёз.
Липы скинули на яркий
на воскресный шёлк
кисти - летние подарки.
...Снег прошёл...
***
По насту хрустящему в ясном бору
шагаем. В проталинах листья брусники
сияют нефритом. На самом юру,
где ветер и солнце... - Смотри, Вероника!
Ищи! Где-то дятел!... и прячет слезу, -
от ветра, наверно… наверно, от ветра...
Последних нарядов блестят на весу
последние перлы. В семи километрах
всего лишь от дома. Обувкам каюк! -
пинаем дернину в оранжевых иглах.
Упавшую шишку зачем-то жую,
а ноги сырые по самые икры.
Невидимый дятел нас просит смотреть
и слушать он просит нас. Браво же! Браво!
Мешок наш наполнен на целую треть,
и мох в нём холодный...
- Куда нам?
- Направо…
Смеёмся, добычу к дороге влечём.
Наш транспорт забрызган колёсами встречных.
У мамы такое девчачье плечо!
Вот так бы и шла рядом с мамою вечно.
***
Мама рядом и мне хорошо. Хорошо
сидеть и болтать ногами.
Шуршит берёза, газета... И в том небольшом
есть я, - такая близкая к маме!
На улице лето. Все двери настежь.
Их красили (помнишь?) медовой охрой...
Чего только нет там! Вглядишься, - счастье,
царапано ногтем на медленно сохлом.
...Настежь распахнуты в мамины ландыши
жёлтого домика глазоньки синие...
Том "Бесприданницы", в слезах Карандышев, -
его никто не помнит по имени...
Чёрные, белые дни, вы же - клавиши! -
милые, дрогнуть готовы от ветра...
Все двери настежь на дорогу до кладбища
с могилою от дороги в двух метрах...
***
Зимой с дороги подобрали пса –
несчастного, побитого щеночка.
Не мог идти - я на руках несла,
а рядом мило щебетала дочка
- Он будет дом у деда сторожить!
Он вырастет большим и очень добрым!
…Ему б, бедняжке, до утра дожить…
- Он - Бим! Он – Бим! Написано на морде!
Средь нас он быстро начал оживать,
рос на глазах. И к лету волкодавом
огромным вымахал! - То всё бы пожевать,
то кошек мять, то гнать за самосвалом!
Ему бы жить с охотником в тайге,
на воле разминать большие лапы.
С такой-то шкурой по лихой пурге,
а не дремать на коврике под лампой!
Всё. Решено. Судьбу не искушать!
И подали в газету объявленье –
мол, так и так, откликнись, чья душа
возьмёт ответственность, заботу и... Волненье -
сожрут его голодные бомжи?!...-
Ведь он большой, не важно, что красивый.
Но вдруг на город хлынули дожди,
и Бима нашего, пропахнувшего псиной,
забрал мужик и денег заплатил,
в машину усадив под цвет "морено".
Пёс, озираясь, чуть не откусил
верёвку новую. Но всё-таки смиренно
поплёлся под пинком, и вдруг взглянул
на наши окна… Сколько ж было боли!
в глазах собачьих,..
... не готовых к воле...
***
Жаль, нету коромысла на плечах!
Под старину бревЕнчат сруб колодца.
Иду по воду, вёдрами бренча, -
уверенно, - с лицом землепроходца!
Мостки ведут от самого крыльца.
Сараи дремлют, двери на замочках.
Сдуваю прядь прилипшую с лица, -
так ненасытна и бездонна бочка!
***
Дорога к пилораме - это путь, -
не перемещение по карте!
Ворона, персть горластая, забудь
о том, что я бескрыла и не каркай!
Несу в себе надежду на прокорм,
гляжу под ноги, - на следы дворняжек.
Вот музыкалка, - раньше был горком, -
из окон какофонь. И в камуфляже
бегут кадеты к школе номер два, -
вослед детина с "беломорканалом", -
их подгоняет матом. ОВЕРДРАФТ
на баннере. Кредит не проканает!
Налево храм Прокопия. Казак -
Дежнёв Семён Иванович, отлитый
из серого металла. На рюкзак
присел турист помятый и небритый.
Вперёд через дорогу "райсполком", -
построенный давно и полукругом.
Он мне с красивой юности знаком...
а нынче здесь совсем с красивым туго.
А дальше городской безликий парк, -
ворота, слава богу, обновили.
Скользю! Скользю и падаю! Зима...
От нашей школы три морские мили.
За ним психушка, - окна в решето,
и занавесочка, как у меня на кухне.
Там делают всегда, но всё не то,
и санитарка от объедков пухнет.
Три раза повернулась вкруг себя, -
дорогу кошка чёрная, - зараза!
Вот морг. В нём труд-работу не любя,
патологоанатом жил в экстазе...
Больных в больнице нашей словно мух!
Рой пациентов дремлет под наркозом.
Там эМэРТэ для стариков, старух
лишь за бабло большое, - дальше розы...
Вот у роддома жарят колбасу,
бахилы синие гоняет грязный ветер.
С ребёнком баба вышла. Донесу...
её, пожалуй, только Путин встретит*.
Чуть ниже Мол.завод в речушку льёт
отходы белые с белёсыми червями.
А вот и пилорама, но чутьё
меня не подвело, - мужик чернявый
мне говорит:"Не трэба нам никто, -
все доски распилили до обеда."
Попуще запахну своё пальто.
Обратный путь, труби свою победу!
(* Всем известно, что "наша страна находится в ручном управлении."
Поясняю - только он решает все проблемы собственноручно)
***
Возможно, завтра я уйду...
в оранжевое воскресенье
по влажной роскоши осенней
продолжить странствий череду.
Прости меня, но я уйду.
В пути псаломщика мой хлеб.
Причетник из меня ни к чёрту.
Для исполненья светских треб?
Но сердце больше, чем аорта.
Я с головою в кутерьме,
(ещё вчера на день моложе).
Пленённый дух... он, как в тюрьме,
пороком дышит... Мне дороже
тавро (не Шеффилдская сталь), -
отметина небес отрадна.
Глядишь, и в розовый февраль,
достигнув цели - путь в три ада, -
достанем праздничный хрусталь.
Не жарь лишь дичь, и на мясное
не ставь на стол в Святой Грааль
из жаворонков заливное.
***
Спилили берёзоньку, а на пенёк
поставили тазик дырявый с цветочками.
Берёзы не стало. Она не поёт,
упрямой не тянет листвы прямо в форточку.
Под форточкой роза ликуя сидит
в кастрюле проржа’вленной, тюлем сокрытая.
Она любит солнце и фикус-джигит
стоит на полу рядом - ноги в корыте. И
может он только на розу смотреть, -
капризную кралю в лиловых бубенчиках.
Берёзе пришлось ради них умереть.
... а в комнате платье с фатою на плечиках...
***
Дом большой и богатый,
да нарядный, как праздник.
В нём была я когда-то
гостем радостным, праздным.
Поливала герани
из ковша по привычке,
и читала на рани
толстый том по страничке.
В зеркалах отражалась,
пыль сметала у входа.
Были дни - к окнам жалась
со двора непогода.
Непогода пугала,
непогода манила.
А сердечко играло,
вспоминая о милом.
Милый был недалече,-
на пути прямоезжем.
И судьбе не переча -
только лучик забрезжил -
налегке, без помехи
в путь пустилась без грусти!
Милый мимо проехал...
Дом обратно не впустит...
***
"От смерти нет в саду заветных трав"
(АПТЕКАРЬ В.Орлов)
Отведи меня, улица, на заглохший пустырь.
Там на травы невхожие, как стена в монастырь, -
жёлто-жухлые, вялые, под снега обречённые, -
упаду я усталая, октябрём удручённая.
Волновалась вопросами под цветущими вишнями:
прихожанка? послушница? непутёвая? лишняя?
А назад-то как хочется! Да, боюсь, не назад.
И во снах всё бормочется про невиданный сад.
Льют там травы нетленные ту же самую песнь?
Мой пустырь, друг смиренный мой,
может, сад этот есть?
***
Красивый, румяный, в сиреневом -
за мной простодушно идёт.
И облако нежного времени
за нами послушно плывёт.
Такой он улыбчивый, вежливый,
весь в пуговках, - дай расстегнуть!
Прохожие чинные, где же вы?
Не пуганной парою в путь...
Он ждёт слов моих пригласительных,
и я приглашаю: пойдём -
в мой дом, в мой шалашик спасительный.
Минуем волшебный подъём.
Вот дом на углу с белой лайкою
проходим насквозь и в окно.
Так проще. Со спелою влагою
цветник на пути, и сукно -
в покоях отцовых - с фиалками...
лиловый их льнёт аромат...
Вдруг женщина (стукнуть бы палкою!)
берёт и уводит назад.
Уводит за спины автобусов...
Послушный сиреневый, мой -
уходит за красную полосу,
а так с ним хотелось домой!
Бегу, развеваются волосы, -
вот-вот отберу я добро!
Но женщина - ровным мне голосом:
"Он сделает только ребро..."
К оглавлению...
